По остывшим следам [Записки следователя Плетнева] - Владимир Плотников

— Зачем эта канитель? — недовольно спросил Гудков. — Давайте так договоримся, гражданин следователь: сделайте мне очную ставку с Гущиным, может, этого будет достаточно…

— Вся беда в том, что, пока вы думали, сотрудник милиции поехал за свидетелями, — возразил я.

Когда Каракозов вернулся и доложил о выполнении задания, Гудков насторожился. Его поставили в группу приглашенных с улицы граждан. Тимофеев, а за ним и Диньмухамедов безошибочно указали на Гудкова и твердо стояли на своих показаниях при проведении очных ставок. Серебров и Ершов тоже не дрогнули.

— Сегодня, пожалуй, мы уже ничего больше не успеем, — сказал я, проводив последнего свидетеля.

— Вам мало? — грустно усмехнулся Гудков. — За этими друзьями пойдут Гущин, Леднев, скупщики и тэ дэ, и тэ пэ.

— Вот именно.

Я получил санкцию на его арест и отправил арестованного в следственный изолятор.

На следующий день Гудкова интересовало только одно — сколько краж признавать.

— Здесь я вам не советчик, — отвечал я ему, — но учтите, что раскаяние тогда раскаяние, когда оно искреннее и полное. Сейчас вы попробуете убавить количество краж, совершенных с Ледневым. И мы запишем ваши показания как правдивые. Потом приедет Леднев, даст свои показания, и вдруг окажется, что вашему раскаянию грош цена.

— Будь что будет, — махнул рукой Гудков. — Семь бед — один ответ. Ведь если что утаю, а потом, после суда, это откроется — второй раз судить будете…

— Да, можно две судимости схлопотать, — подтвердил я.

— Вы бы карту района принесли, — предложил Гудков. — Легче ориентироваться будет.

— Она есть.

Я развернул на столе карту, и Гудков стал давать показания. К нему пришлось ездить неделю, — он должен был рассказать о каждом из сорока семи преступлений по возможности подробно. Как и Гущин, Гудков заявил, что они похищали в основном новые покрышки и при продаже цену не завышали. Он назвал уже известные мне фамилии — Матюшенко, Вакулинчука и других скупщиков, которым была продана большая часть покрышек, а также адреса, по которым они проживали в Ленинграде, пояснив, что эти адреса он узнал еще тогда, когда занимался воровством в паре с Ледневым, а потом передал Гущину, записавшему их в блокнот. Гудков признал, что для перевозки украденных покрышек использовал аварийную машину, на которой работал через двое суток на третьи, и лишь тогда, когда кражи совершал в нерабочие дни, приходилось брать такси. К взлому кладовых они прибегали редко, чаще снимали с машин колеса и демонтировали их на месте. Если покрышки снимались с дисков плохо, то колеса увозили на Новодевичье кладбище и там доводили эту работу до конца, после чего диски выбрасывали. Бывало и так, что продавали покрышки вместе с дисками.

— Что же вас толкнуло на этот путь? — спросил я, заканчивая допрос.

— Трудно сказать, — ответил Гудков. — Не думал над этим раньше. Наверное, привычка к деньгам. Пока служил — они были, когда ушел на гражданку — их стало не хватать. С одним выпьешь, с другим — и на мели. Долго не женился. Хотел поднакопить деньжат, комнатуху обставить, чтобы не стыдно было подругу привести. А деньги — как ветер. Тут Костя подвернулся…

— Где вы познакомились с ним?

— На Октябрьском рынке, на толчке. Я менял там запчасти. У него они всегда были, всякие. Как-то выпили вместе. Он сказал, что мог бы обеспечить хороший заработок тому, кто поможет машиной. У меня была аварийка…

Подруга Яна Карловича Густавсона продолжала звонить мне. Я задавал ей единственный вопрос: «Ну как?» — и она каждый раз отвечала: «Не приходил». Однажды она явилась ко мне в прокуратуру, заявила, что жить ей не на что, и попросила отпустить в деревню, к матери. Я обсудил просьбу Галины с Каракозовым и разрешил ей выехать из Ленинграда.

Прямо из моего кабинета она отправилась на автовокзал, не подозревая, что о ее безопасности заботится переодетый в штатское сотрудник милиции — не Каракозов, которого она знала в лицо, а другой. Ведь от Густавсона можно было ожидать всякого! И тут оказалось, что Ян Карлович действительно ждал встречи с Галиной.

Он подошел к своей подруге сразу, как только увидел ее, и, осмотревшись, сунул ей в руки бумажный пакет. Галина быстро, делая вид, что поправляет чулок, втолкнула пакет в трико. В это время сотрудник милиции попросил их предъявить документы…

Я приехал на автовокзал через полчаса и нашел Галину в комнате дежурного по пикету милиции. Она сама выдала мне деньги — 2000 рублей, аккуратно завернутые в газету.

— Ян успел спросить что-нибудь? — поинтересовался я, оформив изъятие денег.

— Нет.

— Тогда поезжайте. Если понадобитесь — вызовем.

Галина побежала к автобусу, а я открыл дверь комнаты временно задержанных и, увидев белоголового, голубоглазого, элегантно одетого мужчину, спросил у него:

— Густавсон?

— Та, Кустафсон, — ответил мужчина на ломаном русском языке, и на его лице появилась сладкая улыбка.

— Проедем в прокуратуру.

— Пошалуйста.

Густавсон встал, надел шляпу и, застегнув на все пуговицы пальто, вышел вместе со мной из пикета.

В прокуратуре Ян Карлович вел себя подчеркнуто вежливо. Казалось, приятнее, воспитаннее и откровеннее собеседника трудно найти.

— Чем вы занимались в Молдавии?

— Телал маленький бизнес.

— Конкретнее.

— Не буту скрыфать. Несколько лет назат купил там компот, протафал Эстония. Эстония покупал шерсть, протафал Молтафия. Потом был сут, тали три гота. Сител от сфонок то сфонок…

Густавсон сделал попытку увести меня в свое криминальное прошлое: дескать, был грех, но давно искуплен. Я понял этот маневр и заговорил о его заготовительской деятельности в Волосовском районе. Ян Карлович охотно рассказал, как, вырубая там ольху и снабжая молдавские колхозы подпорками для виноградников, приносил пользу обеим сторонам. С меньшим желанием он признал, что деньги получал и там, и тут, а когда ему был задан вопрос о том, применял ли он наемный труд, Густавсон основательно скис.

— А честно, без комбинаций, вы когда-нибудь работали? — спросил я у него, и Ян Карлович вновь повеселел:

— О, было, было! Пробофал… Кулинария, цирк… По-касать?

Не дожидаясь моего согласия, Густавсон вскочил со стула, встал на руки и прошелся по кабинету вверх ногами, потом сделал обратное сальто и громко залаял, подражая овчарке.

— Ну как?

— Любопытно.

В коридоре забегали люди. Кто-то сказал: «Собака лаяла, слышали?» Я продолжал беседу:

— Почему же вы не стали работать ни по одной из этих специальностей? У вас неплохо получается…

— Трут большой, теньки мало. Не бизнес.

— Ну а покрышки — бизнес? — спросил я и положил перед Яном Карловичем пачку изъятых на Витебском вокзале документов.

Густавсон с любопытством посмотрел на них. Деться было некуда. На его лице опять появилась сладкая улыбка. Да, он покупал покрышки у неизвестных лиц для колхозов, но барыша не имел. Действительно, при отправке по железной дороге оценивал их вдвое дороже, чем они стоили, но ведь оценка — дело отправителя, и, кроме того, он считал: оценишь дороже — сохраннее будут.

Меня его ответ не удовлетворил:

— В Молдавии следователи изымают ваши отчетные документы. Что вы будете говорить, если окажется, что и в них указанные вами суммы вдвое выше фактически затраченных?

Ян Карлович пожал плечами. И тут я не выдержал:

— У вас был сговор с ворами! Они воровали для вас, а вы сбывали. Вы знаете Сашу, Боба, Костю?

Сохраняя спокойствие, Густавсон достал носовой платок, не торопясь высморкался, вытер им уголки рта и, виновато взглянув на меня, сказал:

— Фыхотит — плохо телал бизнес. Опять сут, опять срок, опять от сфонок то сфонок.

Он попросил только об одном: дать ему возможность убедиться, что воры назвали его фамилию. После того как я выполнил эту просьбу, Густавсон не колеблясь, даже с каким-то облегчением, рассказал о сделках с ними. Перед концом допроса он вспомнил о Галине и, узнав, что она уехала в деревню, вздохнул:

— Плохо. Нушно сухарь, лук, махорка.

— Если приедет — передам, — пообещал я.

— Спасибо, краштанин слетофатель. Трутно, кокта челофек отин.

Две недели пролетели незаметно. Арест Гущина и Гудкова, задержание Густавсона… К этим событиям добавилось получение заключения дактилоскопической экспертизы о том, что три отпечатка пальцев, обнаруженные на кабинах разутых машин, принадлежат Гущину, а два — Гудкову.

Теперь я ждал возвращения из командировок своих друзей: что они привезут? Обрадуют или расстроят?

Первым вернулся Воронец. Войдя в кабинет, он объявил:

— Правильно сделали, что сами поехали. Ты знаешь, Дима, кровля-то на домах у этих скупщиков действительно из корыт сделана! У некоторых еще не покрашена. Так и сияет! (Похоже было, что этот вопрос интересовал его больше всего.) А дома-то какие! Новые, кирпичные, двухэтажные, с гаражами. Во дворах кирпичные сараи, усадьбы каменными заборами отгорожены, ворота железные. У всех машины есть и мотоциклы, да и наличных деньжат немало…